Несказанно таинственна ночь на Дону –
вразумите меня, ради Бога, —
словно сила нечистая тянет ко дну,
в чертовщину глубокого лога;

то ли выпь там охотится, то ли деркач,
то ли жрут, то ли режут кого-то,
по ущелью разносится хохот и плач,
и надрывно стенает болото.

У костра тишина, только мне не до сна,
я от страхов неведомых трушу,
и когда из-за туч выползает луна,
что-то светлое катится в душу:

вот он, мир обретённый, подлунный, земной,
и ночные стенанья всё глуше,
крылья ангельские шелестят надо мной,
листья дикой раскидистой груши,

с полубронзовой, залитой светом бахчи
вьются плети, как бледные рыбы,
и безмолвным оскалом мерцают в ночи
под луной меловые обрывы,

в переливах реки тот же самый оскал,
и в болотине, и в луговине,
и дробится на тысячи мелких зеркал
отраженье небесной богини,

как рассыпанное золотое зерно,
подтвержденье заветного слова,
в эту ночь на защиту выходит оно
мира здешнего, мира земного,

словно сверху наброшенный водный покров –
он беду отгоняет, я знаю, —
и под писк отрезвлённых росой комаров
я, закутавшись в плащ, засыпаю.