Не заезжена жизнь, не допета,
потому-то и голос болит,
и чурается речь парапета
меж цементных и каменных плит,

и бездарная шпанская гордость
разбивается о волнорез,
имя коему данность и годность
без особых надмирных чудес.

Эту землю, которую, слабо
или сильно, пожалуй, люблю,
мне дала деревенская баба,
что беду породила мою,

мне иные мерещились дали,
что бы выпало, как его знать,
но с рождением не угадали,
потому что нельзя угадать

безнадёгу, и лживость, и горечь
говорливых родимых осин,
ты, Россия, любого уморишь,
чёрт заморский один тебе сын.

Сколько даром растратила в драке
терпеливых и сильных своих,
умирали они как собаки –
что же ты не оплакала их?

Мировая держава, немало
за тебя умирало солдат,
ты не больно о них горевала,
чушь несла, хоронить забывала,
не считала, могильником стала,
где бесхозные кости лежат,

как замшелые бабы в обновки,
генералы рядятся твои
в краткосрочные командировки,
рекламированные бои,

а солдату регалий не надо,
у него назначенье своё,
у солдата иная награда,
я не знаю названья её.