Богема (Un bohême)

Я голоден всегда; я в рубище одет;
зловонные дворы одно моё жилище;
презренье и беда бегут за мною вслед,
и медный их каблук мои мозоли ищет.

Париж вас веселит – а мне и дела нет,
что мне его огней роскошные торжища!
Я мёртвого мертвей, скиталец и аскет,
бесчисленных червей вместилище и пища.

Я призрак страшных снов, Париж моя постель,
огрызок от кусков, осколок от костей,
гроза бродячих псов – мой самый вид ужасен:

я мерзок, я разбит, я струпьями покрыт, —
да нужды в этом нет: коль дар мой не напрасен,
всё остальное тлен; я – буду знаменит!

Библиотека (La bibliothèque)

Тропических лесов туманней и темней,
запомнилась она в мерцаньях погребальных
тринадцати стальных светильников овальных
среди старинных книг, мечтаний и теней.

С тринадцати гравюр, сиротствующих в ней,
тринадцать мертвецов, надменных и печальных,
глядели на меня, и в шорохах случайных
мне чудились шаги и мерный звон цепей.

Там в сумеречный час при свете фонарей
я видывал не раз забавы упырей:
кружилась и неслась немая кавалькада,

безумели часы под гнётом этих чар,
и разум, помрачён исчадиями ада,
встречал безропотно тринадцатый удар.

Приятель (L´ami)

Сама бескровность, траурный брюнет;
трещала речь, как отзвуки пожара,
и колких глаз холодные кинжалы
поблёскивали в тёмной глубине.

Одной тоски искусственное жало,
пристрастие к могильной тишине
с огромною гордыней наравне
в основе нашей близости лежало.

Он гибок был и чёрен. Но кого
напоминало это существо?
Ужели дьявол стал моею тенью?

«Вы правы, — угадал он, — я не Бог.
Что ж, ухожу, оставив Вам в залог
печаль мою и вечное смятенье».

* * *

Тяжело на сердце, выдохнуть не сметь.
Для чего в полёте торопливом
маленькая птица и большая смерть
повстречались в небе над заливом.

Я в тебя, малая, целил не со зла,
подвела спортивная сноровка.
Просто ты такая вёрткая была,
промахнуться было бы неловко.

За удачный выстрел приняли на грудь,
это уж, как водится, обычай.
Собрались небыстро, припозднились чуть
и обратно двинулись с добычей.

А когда тащились по грязи ночной,
матерясь устало и уныло,
что-то вдруг такое сделалось со мной,
что-то под грудиною заныло.

Как тебя ударил дробовый заряд,
как переломилась ты в полёте.
Плавно отлетала тихая заря,
и кричали выпи на болоте.

В водорезах билась, лапками гребя,
как юла пернатая, кружила,
а когда подплыл я, чтоб забрать тебя,
на ладонь головку положила

и, уже бессильно крылья уронив,
тряпкой неживой упала в лодку.
Сразу невзлюбил я маленький залив,
и была охота не в охотку.