Паук

Сомненье и радость,
искус и испуг,
касанье, и звук, и запах.
Он сердце сжимает, мохнатый паук,
в своих оголённых лапах.

Он чёрен, как солнце,
он мягок, как тень,
как ночь, что приходит следом.
Он выжат до капли, как завтрашний день,
и пресен, как час обеда.

Он необъясним, он собой обвит,
он дар своего явленья.
И это лишь малое о любви –
попытка определенья.

* * *

Юг. Конец февраля, но запахло весенней грозою.
Я блуждаю в полях. Я иду, озираясь на звук –
то ручей заиграл, забурлил за полоской косою,
за лесной полосой, отошедшей от снега и вьюг.

Под ногами вода, чернозём и суглинок овражный,
всё смешалось и слиплось в одну непролазную зыбь.
Здесь идти тяжелее, и чуть горьковатый и влажный
воздух голову кружит и горечью вяжет язык.

И становится знобко и страшно, как будто вчерашней
непогодой меня, а не эти поля обожгло.
Но весна на пороге. От снега уставшие пашни,
как озябшие дети, всей кожей вбирают тепло,

и стучит электрической кровью по жилам природы
потаённая жизнь, и разбуженное бытиё
наполняется смыслом. В овраги отхлынули воды,
и земля-роженица берётся за дело своё.

* * *

Над голубой водой
ели врастают в сумрак.
Тянется конь гнедой
к коже походных сумок.

Гулко разносит плёс
звук человечьей речи.
Мерно хрустит овёс.
Медленно льётся вечер.

Ночи шаги легки.
Брови туман нахмурит.
Вольные казаки
трубки свои раскурят,

поговорят ладком,
руки заняв припасом,
водкой и табаком,
салом и рыбьим мясом,

поговорят о том,
поговорят об этом,
благо что Фаэтон
не докучает светом,

благо что в темноте
шибко не подгорели
на жестяном листе
жаренные форели,

благо что тишина
на водяной дороге,
благо что не видна
даже и тень тревоги.

Мир до утра уснул,
весь погружён в дремоту,
лишь комариный гул
тянет и тянет ноту.