* * *

Когда по просторам Азии
проходят полки пророка,
в лозунгах нет фантазии,
в сопротивленьи – прока.

Когда от широт полуденных
задувает зелёным,
уличное безлюдие
резко пахнет палёным.

Чтоб Азия, согреваема
вечным жаром ислама,
рожала завоевателей,
а не служек калама,

чтоб рушился от Испании
до Согда мир под ударами
нового завоевания
под знамёнами старыми.

Замечено, что не вечностью
и, паче того, не личностью
мир рушится, а беспечностью,
замешенною с наличностью,

и Римская-то не готами
развалена и не гуннами,
а гражданами мотами
с наложниками юными,

и если кто благо видит,
да пользы ему не знает,
того и слепой обидит,
и немощный заломает.

Так стоит ли отпираться
от отчества и наследства
во имя чужого братства
и как бы добрососедства,

и надо ли торговаться,
кому и чего по вере их,
поскольку не для оваций
на подиумах и в мэриях.

Когда по предместьям Азии проходят полки пророка,
они при любой оказии
ведут себя край жестоко,

а правому нет надобности
и, стало быть, нет потребности
лишать кого-нибудь радости,
держать кого-нибудь в бедности.

Где право, там нет подлости,
оно не дороже милости,
и это в любой области
помимо людской гнилости.

Чего же казнить сурово,
ломать людей об колено,
когда за тобою Слово,
и верно, и откровенно,

когда за тобой сила,
основанная на праве,
чтоб Слово понятно было
любой разбитной ораве.

Когда за пределы Азии
выходят полки пророка,
пусть некоторые в экстазе и
приветствуют крах порока,

да только не нам завещано,
а ведомо лишь Всевышнему,
чему укрепляться вечному,
чему не остаться лишнему,

и миру всему показано,
как на уроке в школе,
что значит свобода разума
в убыток свободной воле.

* * *

1.

В потаённый фонарь, в окуляр затуманенный вижу –
тень четвёртого Рима склонилась над стенами Трои.
Троя снова в осаде – и пламя пунцовое лижет
камышовые крыши крестьянских убогих построек,

и, спасти не пытаясь от неугомонного гона
вековую державу, чью славу слагали герои,
за бесчинствами пьяными гоплитов Агамемнона
наблюдают со стен безучастные жители Трои.

Занавесили небо над ней тучи пыли и пепла,
зарыдали дриады в потёмках мизийских ущелий,
и мелодия смерти гомеровым горлом запела,
и заплакал суровый Приам у сыновней постели.

2.

Это память о прошлом клокочет и силится скрыться,
и надрывно кричит, отлетая далёко-далёко,
но опять возвращаясь, огромная горная птица,
белоглавый орлан, обретая воинственный клёкот.

Это память о прошлом. Я тоже сражался у Трои,
и железо кромсало меня, и стрела пробивала,
но, вином и надеждою слабые силы утроив,
до конца не оставил высот укреплённого вала.

Видел я колесницы, дрожащие в дымке осенней,
над могильной плитой Андромаху, убитую горем,
и беглянку небесную, вестницу всех потрясений,
грозовую зарницу над древним фригийским нагорьем.

От горячего солнца немели и плавились веки,
рассыпалась у времени связь в илионской долине.
Как дитя неразумное, мщенье лелеяли греки,
и земля задыхалась насмешками злобных эриний,

и навстречу судьбе шли бойцы в окровавленных латах,
где на бронзе пылало сердца пожиравшее пламя,
и летели на гибель полки амазонок крылатых,
и ахейские воины дол устилали телами.

3.

Что в остатке сухом — никому не сказать, не поведать,
и приходится помнить о том бескорыстно и втуне,
как лазоревым облаком по небу плыла победа
и заря запекалась на складках разорванных туник,

как горели костры, как добычу делили герои,
привыкали к покою вожди и спокойствию боги.
Постаревшее войско у стен завоёванной Трои,
оправляясь от долгих невзгод, подводило итоги.

Волокли горожан, гнали рыжебородых фракийцев
к иноземному капищу для искупительной жертвы,
и марали пергамент, и лгали слова летописцев,
омрачая деянья богов и свершения смертных,

и, порывами плача азийскую пыль разметая,
паруса наполняли средиземноморские ветры.
Возвращалась к родным берегам поредевшая стая,
сыновья обольстительной Геры и щедрой Деметры.

Там, вдали, ожидали их скалы туманной Эллады,
без отцов подрастали войны не видавшие дети.
Даже память о Трое валов уносили громады,
словно лет этих долгих и не было вовсе на свете,

словно не было этого многоголосого воя,
слава лучшей из жён не пристала наложнице Пирра,
не гремела в веках, не лежала в развалинах Троя,
и Гомером воспетую кровь не пожрала секира.

4.

Есть у каждого общества свой отличительный эпос,
вся ошибка которого в том, что не нужно отчизне
ни геройства, ни подвигов, ибо телесная крепость,
безусловно, важна, но не самое главное в жизни,

потому что победа похмельем и кровью чревата,
и последнее слово не сказано единоверцем.
Но История пишется грубым нажимом булата,
а читается сердцем. И не принимается сердцем.