Пустоши сплошь понесло порошей;
стужа; послушай: лишь ветра посвист.
Это на след мой дорожный брошен
осени поздней последний отсвет.

Вьюга мне на ухо шепчет: «Слушай,
ляг, успокою в постели снежной.
Побереги свои силы, лучше
ляг, успокою тебя, мой нежный.»

Негой белейшей облепит веки –
нет поцелуя смелей и слаще.
«Ляг, отдохни, навсегда, навеки», —
так она молит, и льнёт, и плачет.

Этой мольбою налит и сдавлен,
падаю, но и больной, и босый,
я не останусь и не оставлю
в поле пустом мой пастуший посох.

07.11.1988 г.

* * *

— О чём ты грустишь, приятель,
зачем не идёшь домой?
Чего на дороге ищешь,
ночною окутан тьмой?

— Ищу я совсем немного:
друга, чтобы спасти
от темноты, дорогу,
чтобы по ней идти,

глоток из походной фляги
и луч звезды золотой,
чтоб не было так одиноко
мне на дороге той.

— Но что у тебя под ногами,
где смутный остался след?
— Здесь под ногами камни,
песок, а дороги нет,

и лучший мой друг в отъезде,
далёко от наших мест.
Не слышен стал его голос,
и след на песке исчез.

Как я, он где-то шагает,
укрывшись серым плащом –
лишь пуговицы мерцают
под звёздным косым лучом.

Как я, он угрюм и сгорблен
поклажею на спине.
Проходит своей тропою
и думает обо мне,

о сонной тоске обочин,
о счастье, что не найти,
и об одиночестве ночи,
настигшей его в пути.

18 ноября 1989 г., авт. № 320 Черноголовка – Москва