В городах, загруженных вязкой
копошащейся голытьбой,
начинённых тоской и таской,
и невнятицей голубой,

в арсеналах неврастении,
заповедных её местах,
где витают миры иные,
как планеты на трёх китах,

где в рассадниках-побратимах
человечий кипит бульон
и событий неотвратимых
надвигается легион,

надвигается ежечасно,
увеличиваясь стократ,
и под видом, что всё прекрасно,
погружает живое в ад,

погружает, рыча от злости,
смрадным ядом кругом дыша,
рвёт и гадит, ломает кости,
топчет всё, чем жива душа,

словно, в грязные скотофермы
загоняя свои стада,
одноглазые Полифемы
гложут заживо города,

и под вопли, что мир корыстен,
что любого любой предаст,
заготовки грошовых истин
точит конченый либераст.

В этой опухоли Вселенной,
управляемой нелюдьми,
за судьбой необыкновенной
люди гонятся, чёрт возьми.

Людям важно: они ведь люди,
с недостатками или без,
и мечтают они о чуде,
самом редкостном из чудес,

о простой человечьей доле,
много денег и все дела,
о здоровой семье, о воле,
и, как водится, бла-бла-бла,

в свете собственных разумений,
человеческих нечистот
смутен взгляд их и скуден гений,
даже выбор всегда не тот.

Что же – спросите вы – за выбор?
К сожаленью, ответ один:
горожанину жребий выпал
жить мечтателем до седин.

Вот мечтают они, мечтают,
мир над ними суров и строг,
а надежды живут и тают
своевременно, дай им Бог,

и от жизни, что долго крепла,
утверждая своё житьё,
остаётся лишь горка пепла.
Дунет ветер – и нет её.